УКРЫВАТЕЛЬСТВО ПРЕСТУПЛЕНИЙ (7 часть)

Вкратце рассмотрев вопрос о государственном укрывательстве неочевидных убийств, совершенных путем отравления, самое время вернуться к проблеме судебно-медицинского неустановления причины смерти как к важному фактору, влияющему на принятие «правоохранителями» решения об укрывательстве «неперспективного» преступления.

 Проблема установления  причины смерти в отношении разложившихся, расчлененных и скелетированных трупов.

Как оговаривалось выше, все так называемые «простые» случаи оставляем в стороне. Из числа сложных случаев на первое место выходит проблема, связанная с неустановлением причины смерти разложившихся, расчлененных или скелетированных трупов.

Из-за гнилостных изменений тканей трупов невозможно установить причину смерти примерно в 80 случаях из 100. Разумеется, это важное обстоятельство нередко используется как преступниками, так и российскими «правоохранителями» для укрывательства неочевидных убийств, связанных с обнаружением трупов в стадии резко выраженных гнилостных изменений.

Недобросовестным «ментам», как об этом заявлял Пичушкин, очень хорошо, если труп гнилой – толком ничего не видно, не понятно, при желании можно легко списать убийство на естественную смерть.

К сожалению, на практике это действительно так: раз причина смерти не устанавливается, следовательно, отсутствуют в качестве судебно-медицинского заключения принципиально важные сведения, установленные в УПК РФ как обязательные (пункт 1 части 1 статьи 196 УПК РФ), о причине смерти, то есть процессуальное доказательство, указывающее на причинение смерти конкретным образом.

В условиях неочевидности, если подозреваемый (в отличие от Пичушкина) не пожелает подробно объяснить, как и при каких обстоятельствах было совершено убийство, а также представить орудие преступления, предварительное следствие обречено на тяжкий и малопродуктивный труд с неясными судебными перспективами, при том, что обвиняемый может находиться под стражей до установленного законом предельного срока, а дела такого рода могут расследоваться годами со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Нередко именно поэтому срабатывает неофициальный подход к решению неизбежных «правоохранительных» проблем в виде простого выхода из сложной ситуации: «Проще укрыть, чем расследовать». Печально, но факт: в большинстве случаев «правоохранители» так и делают.

Жаль только российские криминологи-теоретики, вычисляющие уровень латентной преступности убийств, не имеют привычки анализировать сплошные массивы отказных материалов об обнаружении неопознанных трупов с резко выраженными гнилостными изменениями тканей. Если бы они это делали, то их математические расчеты о числе ежегодно укрываемых в России преступлений этой категории наверняка бы стали более обоснованными.

В то же время гражданам (населению) нет никаких оснований рассчитывать на российских прокуроров, которые вместе с остальными «правоохранителями» прочно встроены в государственную систему укрывательства преступлений, поэтому ничего существенного и принципиального в этом направлении они по собственной инициативе не делают, не выявляют и не будут, поскольку им это не выгодно, если только не получат соответствующую команду сверху, как например, в целях показухи, очковтирательства или для публичной порки назначенного виновным «козла отпущения».

При путинском режиме, отличающемся особым цинизмом, российская «правоохранительная» практика, заключающаяся в «списывании» трупов в отказные материалы под предлогом неустановления причины смерти, распространилась в значительной мере и на опознанные трупы, то есть на тех убитых, личность которых была установлена сразу (на месте происшествия или на момент исследования в морге), но резко выраженные гнилостные изменения трупа, расчленение или скелетирование (обычно в сочетании с фактором маргинальной личности обладателя трупа) нередко вводят «правоохранителя» в соблазн освободить себя от «лишней» работы по установлению и доказыванию обстоятельств преступления.

Конечно, между двумя указанными вариантами (опознанный и неопознанный труп) есть существенная разница, что находит свое статистическое выражение в разном числе укрытых преступлений, но в настоящее время эти варианты сближаются (в плане укрывательства неочевидных убийств) за счет фактора неустановления причины смерти и маргинальности личности убитого.

Иными словами, по общему правилу «правоохранители» в случае обнаружения трупа, подверженного резко выраженным гнилостным изменения, расчлененного или скелетированного, чаще укрывают (при прочих равных условиях) неопознанные трупы, нежели опознанные, однако если труп принадлежит маргиналу или лицу, за которого некому беспокоится (подавать жалобы), то это обстоятельство самым существенным образом влияет в пользу принятия решения об укрывательстве преступления, совершенного в условиях неочевидности.

Таким образом, в отличие от цивилизованных, правовых государств в путинской России неустановление судмедэкспертом причины смерти фактически означает сигнал (повод) для укрывательства «правоохранителями» предполагаемого убийства, поскольку с момента получения такого заключения «сворачиваются» все проверочные мероприятия, а труп «списывается» в отказной материал.

Пора сказать несколько слов по поводу наличия-отсутствия на трупе телесных повреждений, то есть хотя бы кратко обсудить второй элемент соблазна для принятия «правоохранителем» решения укрыть преступление.

Если «гнилой» труп не имеет явных повреждений, указывающих на возможную криминальную причину смерти, то его легко «списывают» в отказной материал, и как правило, надзирающий прокурор даже не обращает внимания на содержательную часть акта судебно-медицинского исследования трупа.

Есть так называемый промежуточный вариант, распадающийся на две составляющие, в частности, на трупе имеются: 1) незначительные повреждения неясной этиологии; 2) серьезные повреждения, которые могут иметь некриминальный характер (происхождение).

Обычно «правоохранители» этот промежуточный вариант достаточно стабильно записывают в свой «укрывной» актив, то есть грубо говоря, происхождение незначительных повреждений с помощью судебно-медицинского эксперта, а при наличии некоторого опыта – и самостоятельно, «объясняют» бытовыми, некриминальными причинами, а в некоторых случаях – просто игнорируют, с легкостью оформляя постановление об отказе в возбуждении уголовного дела.

В случае отсутствия жалоб надзирающий прокурор не затрудняет себя отменами таких постановлений.

Если же на трупе имеются серьезные повреждения, которые могут иметь и некриминальный характер и простое объяснение (это – большинство), то российские «правоохранители» действуют в соответствии с следующим алгоритмом.

Отбираются объяснения от лиц, готовых или заинтересованных дать нужные пояснения о том, что убитый падал с высоты, в том числе собственного роста, мог получить, например, черепно-мозговую травму, если она обнаружена на трупе, или в той местности, где обнаружен труп, водится немыслимое количество собак, зверей и птиц, которые имеют обыкновение повреждать трупы. Все такие и им подобные объяснения «правоохранители» прикладывают к отказному материалу в качестве обоснования своего вывода об отсутствии криминала, даже если в акте судебно-медицинского эксперта указано, что труп доставлен без головы. Среди объяснений обязательно найдется указание на то, что кто-то видел, как собака грызла труп, возможно, отгрызла голову. И так далее и тому подобное: возможности и фантазии российских укрывателей почти безграничны. Если уж совсем лень, а труп явно криминальный, то «правоохранители», не мудрствуя лукаво, просто не прикладывают к материалу проверки акт судебно-медицинского исследования этого трупа. Тогда и эксперта не нужно заинтересовывать в соответствующем заключении. Важно лишь, чтобы не было жалоб, и уметь дружить с надзирающим прокурором.

Если бы российские криминологи или представители общественности хоть раз просмотрели представительный массив отказных материалов в отношении обнаруженных неопознанных трупов с резко выраженными гнилостными изменениями, степень наивности относительно уровня российской законности понизилась бы на порядок, а представления об уровне латентности убийств, наоборот,  существенно увеличились. Но российские криминологи часто делают свои выводы о предполагаемой латентности преступлений, читая не первичные материалы «правоохранителей», а написанные до них книжки на эту тему. Общественность же эти материалы не читает ввиду невозможности доступа, и не имеет возможности делать грамотные выводы ввиду отсутствия специальных познаний, в том числе о способах укрывательства неочевидных убийств.

Самое время поговорить о тонкой материи – о причинной связи между телесными повреждениями и наступившей смертью (третий элемент, провоцирующий укрывательство убийств). Итак, предположим, что на неопознанном трупе с резко выраженными гнилостными изменениями обнаружены телесные повреждения, указывающие на криминальный характер происшествия. К сожалению, и при таких обстоятельствах «правоохранители» не спешат проводить проверочные мероприятия, а тем более – возбуждать уголовное дело. Потому как для аналогичных случаев есть негласное правило: «Труп, как и дело, должен вылежаться». Российские «правоохранители» считают, что в этом заключена мудрость предков: труп ни разу не повод для спешки. В чем же практический смысл этого бездействия? Он заключается в том, чтобы не делать «лишнюю» работу – предполагается, что время и обстоятельства должны расставить все на свои места, а если не расставят, значит, пойдет в ход последний верный аргумент – дискреция (усмотрение) «правоохранителей», так называемая тонкая материя, а если называть вещи своими именами – грубый административный произвол.

Надо отметить, что бездействие «правоохранителей» в данном случае не является абсолютным: они все-таки вынуждены просматривать оперативные сводки, криминалистические учеты, проводить некоторые сверки, а самое главное – ждать «сигналов», которые должны помочь определиться, что делать дальше: работать «по трупу» или «списать» его.

Поскольку в абсолютном большинстве случаев в разумное время нужных «сигналов» не поступает и спасительных обстоятельств не возникает, а текущей работы никогда мало не бывает, «правоохранители» вынуждены демонстрировать свой наличный интеллект, который проявляется прежде всего в некоторой фантазии, а зачастую – в цинизме и наглости при принятии процессуального решения.

Это выражается в том, что «правоохранители» с привлечением ассоциативных связей бытового уровня придумывают подходящие, по их мнению, причины и обстоятельства, позволяющие искусственно разорвать причинно-следственную связь между обнаруженными на трупе телесными повреждениями и наступившей смертью.

Разумеется, лучше всего у них это получается, когда в наличии имеется так называемая «зацепка», то есть реально существующие (или возникшие) фактические обстоятельства, так или иначе связанные с обнаружением трупа, которые можно с той или иной степенью достоверности притягивать к решению вопроса об отказе в возбуждении уголовного дела, используя эти данные для произвольного разрыва причинно-следственной связи между, казалось бы, естественным образом связанными явлениями: телесными повреждениями и смертью.

Как показывает практика, в таких делах не бывает пределов для проявления «правоохранителями» буйной фантазии и демонстративного цинизма. Впрочем, грубый административный произвол со стороны российских «правоохранительных» чиновников  - самое характерное явление последнего десятилетия путинской России.

Чтобы было понятно, как это работает в российской «правоохранительной» системе, нужно отметить следующее.

Во-первых, причинно-следственная связь в ситуациях обнаружения неопознанных трупов с резко выраженными гнилостными изменениями  – это широкий простор для безграничного моделирования и домысливания, то есть реальная возможность выстраивания эфемерных логических цепочек, ведь труп не может возразить, а поскольку не установлен его владелец, то и родственники не в курсе, что он обнаружен, в связи с чем у них нет никакой возможности пожаловаться на грубые инсинуации «правоохранителей», без спешки и угрызений совести обдумывающих в меру своих умственных способностей абстрактно-теоретические способы и обстоятельства смерти лица и возникновения на трупе телесных повреждений.

Соответственно, заинтересованные лица не могут своевременно и доказательно опровергнуть домыслы и фантазийные умозаключения «правоохранителей», а с течением времени восстановить действительную картину событий и искомую причинно-следственную связь бывает практически невозможно: отказной материал – это даже не уголовное дело; если уж по уголовным делам зачастую невозможно найти концы, то по этим материалам – тем более.

 Во-вторых, и это логично следует из сказанного выше, решение об отказе в возбуждении уголовного дела принимается «правоохранителями» кулуарно, без сопротивления или возражений кого бы то ни было, никто этому не мешает, а наоборот, коллеги только сочувствуют необходимости решать сложную мыслительную задачу с заранее заданным результатом, и даже подсказывают нужные соображения, а надзирающий прокурор со знаниями и опытом, зачастую с отеческим сочувствием, тоже научит, как убедительнее обосновать или обойти скользкие моменты и двусмысленные нестыковки, если вдруг как-то установится личность трупа, соответственно, могут обнаружиться родственники, которые, возможно, будут возмущаться бездействием и беспределом «правоохранителей», их откровенными глупостями и абсурдом, зафиксированными в постановлении об отказе в возбуждении уголовного дела,  бесконечно жаловаться и требовать расследования, а прокурору надо будет как-то отбиваться от этих настырных, упрямых заявителей, никак не желающих разделять мнение «правоохранителей» о некриминальном характере придуманного ими происшествия, в результате которого наступила смерть/.

Прокурор понимает, что претензии и жалобы родственников попадут на разрешение к нему же, поэтому он непосредственно заинтересован, чтобы материал был «гладкий» и убедительный, поскольку иначе придется отменять слабое постановление «правоохранителя», что чревато «лишней» работой и возможными служебными осложнениями, зачастую сопряженными с материальными потерями (сокращение или лишение премий).

Возбуждать уголовные дела по таким материалам – это почти катастрофа, поскольку в материалах ничего доказательно-существенного нет, соответственно, в деле тоже вряд ли появится, но настойчивые, злобные родственники убитого могут инициировать проблемы, связанные в фактическим отсутствием прокурорского надзора за «правоохранителями».

Таким образом, российский прокурор – лицо, заинтересованное в том, чтобы поднадзорные ему «правоохранители» грамотно и надежно укрывали «неперспективные» неочевидные убийства. А как это делать наряду с беспредельным фантазированием?

Вместе с тем способов достаточно много. Начиная с утверждения о причинении черепно-мозговой травмы в результате падении лица с высоты собственного роста, и заканчивая посмертным (то есть после наступления смерти) причинением трупу повреждений со стороны великого множества поражающих факторов и природных обстоятельств, вплоть до невероятных.

Не буду лишний раз подсказывать «правоохранителям», возможно, читающим этот текст, конкретные способы фальсификаций и подтасовок. Важно понять следующее: для недобросовестных российских «правоохранителей» неопознанный труп удобен тем, что с ним можно делать почти все, что заблагорассудится. За него заступиться некому. Теоретически это должно бы делать государство, но как я уже неоднократно показывал на примерах конкретных уголовных дел (и продемонстрирую еще), российское государство в лице своих «правоохранителей» устроено таким образом, чтобы не делать «лишней» работы, поэтому за исключением некоторых особых случаев, о которых будет сказано позже, в Российской Федерации заведено так, что «неперспективные» неочевидные убийства, сопряженные с обнаружением неопознанного трупа с резко выраженными гнилостными изменениями, расчлененного или скелетированного, по общему правилу подлежат укрывательству, а не расследованию.

Таким образом, неопознанные трупы с резко выраженными гнилостными изменениями, расчлененные, скелетированные – самая удобная категория объектов для укрывательства события преступления, если таковое совершено в условиях неочевидности.

                                                            Нижне-тагильское массовое захоронение.

 Пришло время обсудить нижне-тагильское безобразие как типичный пример путинского беспредельного «правоохранения». Вкратце история такова. С 2000 года в Нижнем Тагиле (360 тысяч жителей) Свердловской области резко увеличилось число без вести пропавших лиц и обнаруженных неопознанных трупов, в том числе с признаками насильственной смерти. В связи с этим местным «правоохранителям» потребовалось 2 года для того, чтобы возбудить первое уголовное дело, которое вскоре благополучно было приостановлено за отсутствием лица, подлежащего привлечению в качестве обвиняемого. Разумеется, никто никого толком не искал, а люди продолжали массово исчезать, затем находили их неопознанные трупы. Правда, количество трупов было много меньше, чем исчезло людей. Родственники подавали заявления о розыске без вести пропавших, но «правоохранители» в большинстве случаев под различными предлогами отговаривали их от этого опрометчивого поступка и предлагали подождать. Как правило, нижнетагильские «правоохранители» не принимали заявления о розыске без вести пропавших, если срок их безвестного исчезновения составлял менее 3 суток; потом шли в ход уговоры и убеждения в скором возвращении пропавших. В конце концов посредством различных манипуляций «правоохранителям» удавалось существенно снизить количество официально зарегистрированных заявлений на розыск, поскольку заявители понимали, что при таком отношении к их проблемам стражи порядка добросовестно искать все равно не будут. Однако скоро местной прокуратуре под давлением глухого общественного возмущения и упорных слухов о массовых тайных захоронениях без вести пропавших лиц пришлось пойти на возбуждение еще трех дел за 3 года.

Наконец, весной 2005 года было возбуждено дело по факту смерти 13-летних девочек Якимович и Константиновой, которое ввиду установления их личности вроде бы показалось «правоохранителям» не столь «бесперспективным», как по остальным неопознанным трупам.

Между тем граждане продолжали пропадать, и регулярно обнаруживались неопознанные трупы. Через 5 лет «правоохранителей» осенило, что надо бы сопоставить данные о лицах, пропавших без вести, и сведения о неопознанных трупах. И вот спустя 5 лет стали появляться рабочие версии о лицах, возможно, причастных к серийным убийствам. В конце концов выяснилось, что братья Чудиновы Э. и Д. вместе с друзьями: Артюгиным И., Дьячковым Д., Крючковым Е., Кустовским М., Хмелевым И. и Мелиженковым И. практически открыто организовали секс-бизнес, услугами которого активно пользовалось неограниченное число тагильчан. При этом в проституцию было вовлечено большое количество девушек и женщин, которые периодически безвестно исчезали, но на их место Чудиновы и компания тут же рекрутировали новых. Текучка кадров в фирме Чудиновых никого не беспокоила: ни «правоохранителей», ни участников бизнес-проекта. Исчезнувших тагильчан местные «правоохранители искали примерно также, как до этого было во многих других городах России, то есть практически никак.

В связи с этим после грандиозного скандала Нижнетагильская прокуратура с перепугу навозбуждала более 200 уголовных дел на своих «смежников»-оперов, пытаясь задним числом реабилитироваться за практически полное отсутствие прокурорского надзора: в 2006 году в розыске уже находилось более 2000 лиц, окончательно без вести пропавших.

1 февраля 2007 года в рабочем поселке Левиха (между Нижним Тагилом и Екатеринбургом) собака местного жителя случайно нашла массовое захоронение молодых женщин, пропавших предположительно в период с 2002 по 2005 годы. Удалось опознать 15 трупов. Остальные трупы представляли собой в основном фрагментированные части тел с резко выраженными гнилостными изменениями, частично или полностью скелетированные, в связи с чем даже оказалось невозможным достоверно определить общее количество трупов женщин, брошенных в разное время в эту своеобразную братскую могилу. Впрочем, это место нельзя назвать могилой в собственном смысле слова: многие трупы не закапывались, а просто забрасывались ветками и хламом, а потом местные собаки растаскивали фрагменты трупов по окрестностям.

 Журналист Ринат Низамов указывает, что фрагментов неопознанных тел было изъято примерно на 13-15 человек.  Следователь Алексей Прохоров высказался куда более осторожно: «Девушек свозили в это место с 2002 года. За это время многое успели растащить звери. Поэтому очень сложно установить личности некоторых погибших. Например, есть три ребра. Предстоит установить, чьи они. Если находили череп девушки, то делали физико-техническую экспертизу, а если не находили черепа, то приходилось прибегать в дорогостоящей генетической экспертизе».

 Разумеется, следователь не сообщил, сколько было назначено дорогостоящих генетических экспертиз, без проведения которых при данных обстоятельствах невозможно установление личности обнаруженных неопознанных трупов (фрагментов).

Несложно понять, что денег на эти цели было выделено столь мало, что остальные фрагменты на дорогостоящую экспертизу просто не попали. В этом легко убедиться, изучив материалы этих дел, выделенных в отдельное производство. Грубо говоря, нет никаких сомнений в том, что «лишние» фрагменты трупов так и остались фрагментами.

Дело дальше не пошло, ограничившись тем, что было установлено изначально. Это к вопросу о соотношении практической значимости и реализации возможностей молекулярно-генетической экспертизы.

Остальные почти 2000 нижне-тагильских без вести пропавших граждан так и остались ненайденными и неидентифицированными.

                               Вновь о чудесах ложной уголовной статистки в отношении без вести пропавших лиц.

 Ежегодно за давностью розыска (15 лет) без вести пропавщих благополучно «списывают» в небытие. И так обстоит дело по всей России. Люди устали жаловаться потому, что знают: это практически бесполезно, ведь с течением времени шансы на розыск становятся иллюзорными, что хорошо известно и «правоохранителям», которые смело отказывают в удовлетворении жалоб последовательно во всех инстанциях, ведь российские «правоохранители» не отвечают за свое преступное бездействие ни перед законом, ни перед обществом.

Только внутриклановые разборки среди привилегированных «правоохранителей», досадная случайность или показательные «чистки» в связи с чрезвычайными или резонансными преступлениями приводят кого-то из них на скамью подсудимых.

Никто из надзирающих нижнетагильских прокуроров не предстал перед судом за многолетнее преступное бездействие, практически полное отсутствие прокурорского надзора на данном направлении прокурорской работы и вопиющую халатность. В отношении надзирающих прокуроров не было возбуждено ни одного уголовного дела – все злоупотребления надежно укрыты от посторонних глаз.

Даже официальные данные ГИАЦ МВД РФ недвусмысленно указывают на то, что российских «правоохранителей» практически ничему не учат ни откровения маньяка Пичушкина, ни трагедии, подобные нижнетагильской:  так, по данным ГИАЦ МВД РФ за 9 месяцев 2007 года в розыске находилось более 103 тысяч лиц, пропавших без вести, устанавливалась личность почти 99 тысяч обнаруженных неопознанных трупов; из них установлено чуть более половины;  остальные 45 тысяч трупов «зависли»; удалось идентифицировать только четверть неопознанных трупов (24 тысячи).

Статистические данные наряду с реальными жизненными ситуациями свидетельствуют о том, что современное российское государство не желает защищать права «обычных» граждан, поскольку они ему безразличны.

Если бы дело обстояло наоборот, то вместо системы государственного укрывательства преступлений и тотальной фальсификации уголовной статистики внедрялись бы вполне доступные для всего цивилизованного мира методы и способы квалифицированного розыска без вести пропавших лиц и своевременного и качественного установления личности обнаруженных неопознанных трупов; предпринимались бы действенные меры для пресечения волокиты, халатности и злоупотреблений «правоохранителей», которые из года в год фальсифицируют государственные статистические отчеты о состоянии российской преступности, убаюкивая и обманывая общественность.

На примере нижнетагильской истории видно, что государственная система розыска без вести пропавших лиц и установления личности обнаруженных неопознанных трупов фактически замещена системой государственного укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств, поскольку ежегодный «остаток» окончательно исчезнувших (так и не возвратившихся или не найденных) людей в совокупности с массивом неустановленных трупов зачастую представляет собой результат совокупно-последовательного действия преступников-убийц и «правоохранителей»-укрывателей.

Несложно понять, что бурная реакция нижнетагильской прокуратуры, беспрецедентно возбудившей в 2006 году более 200 уголовных дел по фактам злоупотреблений «ментов», разваливших государственную систему розыска без вести пропавших и установления личности неопознанных трупов, является выражением государственной политики «двойных стандартов» и большой государственной лжи, поскольку никто официально не освобождал нижнетагильских прокуроров от установленной законом обязанности осуществлять своевременный, постоянный и качественный прокурорский надзор за данных направлением прокурорской деятельности, а следователей – от необходимости полно раскрывать и всесторонне расследовать неочевидные убийства.

Незаконное и преднамеренное самоустранение прокуроров от исполнения своих обязанностей является первопричиной развала и деградации работы поднадзорных «правоохранителей». Судя по динамике и результатам розыскной деятельности в указанном направлении в последующие годы, нижнетагильская компанейщина, оформленная массовым возбуждением уголовных дел против поднадзорных «правоохранителей» и представленная как «наведение порядка», ничего не изменила: система государственного укрывательства «лишних» неочевидных убийств вновь стабилизировалась. Это и понятно: в отдельно взятом регионе невозможно произвольно отказаться от господствующей в масштабах всего государства «вертикали» формирования ложной уголовной статистической отчетности по убийствам, не затрагивая основу системы государственного укрывательства преступлений и вторгаясь в святая святых важнейшего депо (хранилища) «лишних» неочевидных убийств.

Ни у кого из независимых специалистов не вызывает сомнения, что Российская Федерация руками своих «правоохранителей»-укрывателей ежегодно прячет в этом хранилище не менее 30 тысяч «неперспективных» неочевидных убийств. С какой стати Нижний Тагил будет исключением из общего правила?

В этой связи становится понятной исключительная популярность у нынешних российских официальных криминологов, усиленно проповедующих придуманную ими избавительную и оправдательную доктрину о том, что «правоохранители» обоснованно регистрируют лишь ту часть преступности, с которой в состоянии справиться.

Однако при этом оказывается неизбежным вопрос о том, зачем тогда возбуждать уголовные дела в отношении «засветившихся» укрывателей, если последние действуют в фарватере официальной уголовной стратегии? Между тем ответ достаточно прост: это результат государственной политики «двойных стандартов», когда, с одной стороны, приходится официально обманывать, успокаивать и ублажать общественность, а с другой стороны, в тайне от общества проводить прежний курс на государственное укрывательство «лишних» неочевидных преступлений.

                                                      Дело Спесивцевых

Для того, чтобы избежать обвинений в голословности, а также наглядно продемонстрировать преемственность и взаимообусловленность худших традиций «советского» и «постсоветского» неуважения «правоохранителей» к интересам личности, следует рассмотреть хотя бы в основных моментах весьма красноречивую криминальную ситуацию, связанную в деятельностью маньяка Спесивцева А., которому помогали мать и сестра.

Этот случай позволяет показать направление, в котором пошли российские «правоохранители» из «демократических» в путинские времена, а также понять, откуда позаимствовали и почему совершенствуют нынешние «правоохранители» исключительный цинизм и выдающееся безразличие к защите жизненно-важных интересов граждан, что окончательно сформировало и оформило государственную систему систематических и массовых укрывательств «лишних» неочевидных убийств.

Итак, в июне 1996 года в реке Аба (г.Новокузнецк, Новокузнецкий район Кемеровской области) стали обнаруживаться расчлененные части детских дел. Их принадлежность не устанавливалась, а количество фрагментов тел все время увеличивалось. По г.Новокузнецку поползли слухи об убийствах детей для целей трансплантации органов. Было возбуждено несколько уголовных дел, которые сразу «зависли» по причине неустановления личности трупов.

Как это чаще всего случается, одновременно с обнаружением расчлененных неопознанных трупов шел по нарастающей процесс безвестного исчезновения людей. Под давлением слухов и возрастающего общественного недовольства из-за безрезультативности и очевидной неэффективности работы местных «правоохранителей» была принята за основу аврально-демонстрационная система раскрытия преступлений, в которой были задействованы колоссальные силы, в то время как Спесивцев при пособничестве матери и преступной осведомленности сестры продолжал истязать, насиловать и убивать в своей квартире очередных жертв.