УКРЫВАТЕЛЬСТВО ПРЕСТУПЛЕНИЙ (8 часть)

Итак, в июне 1996 года в реке Аба (г.Новокузнецк, Новокузнецкий район Кемеровской области) стали обнаруживаться расчлененные части детских дел. Их принадлежность не устанавливалась, а количество фрагментов тел все время увеличивалось. По г.Новокузнецку поползли слухи об убийствах детей для целей трансплантации органов. Было возбуждено несколько уголовных дел, которые сразу «зависли» по причине неустановления личности трупов.

Как это чаще всего случается, одновременно с обнаружением расчлененных неопознанных трупов шел по нарастающей процесс безвестного исчезновения людей. Под давлением слухов и возрастающего общественного недовольства из-за безрезультативности и очевидной неэффективности работы местных «правоохранителей» была принята за основу аврально-демонстрационная система раскрытия преступлений, в которой были задействованы колоссальные силы, в то время как Спесивцев при пособничестве матери и преступной осведомленности сестры продолжал истязать, насиловать и убивать в своей квартире очередных жертв.

Здесь важно указать на то, что Спесивцев задолго до рассматриваемых событий состоял на учете у психиатра, а в связи с совершением тяжкого преступления (уголовно-наказуемого деяния) проходил стационарное лечение в психиатрической больнице специализированного типа, кроме того, числился в нескольких криминалистических картотеках в органах внутренних дел. Помимо этого Спесивцев был хорошо известен неограниченному кругу лиц, в первую очередь, соседям, как неадекватная личность с криминальными наклонностями.

Спесивцев с матерью и сестрой проживал в 9-и этажном многоквартирном доме, характеризовался исключительно отрицательно, вел антиобщественный образ жизни, многократно попадал в поле зрения правоохранительных органов, в том числе в связи с совершением насильственных преступлений, но все эти обстоятельства казались местным «правоохранителям» не заслуживающими внимания.

Эта уникальная способность не замечать очевидные вещи и проходить мимо явного криминала в полной мере унаследована путинскими «правоохранителями», которые усовершенствовали эту способность выдающейся избирательностью, а в некоторых случаях – и пиаром. Но вернемся к Спесивцеву и его преступлениям.

Оставляя в стороне «мелкие», но характерные шалости Спесивцева, рассмотрим значимое криминальное начало его бесчисленных «подвигов».

Так, в 1991 году Спесивцев познакомился с Гусельниковой Евгенией, которая стала часто бывать в его квартире. Однако через непродолжительное время она захотела порвать свои отношения с Спесивцевым, но это намерение закончилось для нее смертью: Спесивцев запер ее в своей квартире, а когда истязал и насиловал, включал громкую музыку; через месяц такого обращения Гусельникова скончалась. Соседи слышали не только музыку, но и издевательства над Гусельниковой, однако никто не вмешался, в том числе «правоохранители». Незадолго до смерти Гусельникову доставляли в нейрохирургическое отделение местной больницы с травмой головы, причем Спесивцев безнаказанно наносил удары Гусельниковой даже в присутствии медицинского персонала этой больницы.

Наконец, кто-то из соседей узнал, что в квартире Спесивцева находится труп, вызвал милицию. Приехавшие по вызову сотрудники милиции, войдя в квартиру Спесивцева, увидели на диване скрючившуюся, совершенно истерзанную, высохшую мертвую девушку с многочисленными следами пыток и побоев, похожую на замученного 12-летнего ребенка. Когда «правоохранители» выводили садиста из квартиры, он кричал соседям: «Женю кто-то насиловал, а вы не позвонили!».

По факту смерти Гусельниковой было возбуждено уголовное дело; Спесивцев был бы привлечен к уголовной ответственности за умышленное тяжкое телесное повреждение, побои, истязание и оставление в опасности. Однако он избежал уголовной ответственности за причинение смерти Гусельниковой, поскольку был признан невменяемым и в соответствии с постановлением суда отправлен на принудительное лечение в Орловскую психиатрическую больницу специализированного типа с интенсивным наблюдением.

Через 3 года его признали выздоровевшим, что с учетом его дальнейшей интенсивной и ужасной криминальной деятельности выглядит по меньшей мере странно.

Этот характерный эпизод преступной деятельности Спесивцева (умышленное истязание Гусельниковой, завершившееся ее смертью) в сочетании с последующей (в 1996 году) выдающейся преступной бездеятельностью «правоохранителей» г.Новокузнецка имеет принципиальное значение как для понимания подоплеки всей совокупности преступлений, совершенных Спесивцевым, так и реального уровня профессиональной подготовки «правоохранителей».

В контексте причин, обусловливающих функционирование  современной государственной системы укрывательства «лишних» неочевидных убийств, рассмотрение феномена маньяка Спесивцева имеет первостепенное значение с точки зрения сопряжения факторов неудовлетворительного состояния профессиональной подготовки «правоохранителей», обязанных своевременно выявлять и квалифицированно расследовать неочевидные убийства, и постепенно сформировавшейся криминологической идеологии исключительного цинизма «правоохранителей» и в целом государственных органов Российской Федерации по отношению к предусмотренной законом обязанности соблюдать и защищать права граждан на жизнь.

Не вызывает сомнения тот очевидный факт, что эпизод 1991 года (фактическое убийство Спесивцевым Гусельниковой) ни при каких обстоятельствах в 1996 году не мог быть выведен за пределы внимания «правоохранителей». Но ведь именно так и случилось: никому их «правоохранителей» не было дела до Спесивцева, что повлекло за собой огромное количество жертв.

Спесивцев, вернувшись из психиатрической больницы в г.Новокузнецк, продолжал состоять сразу на нескольких криминалистических учетах, что позволяло его «вычислить», не выходя из кабинета, а простой визит участкового в его квартиру фактически означал моментальное изобличение и весьма несложное доказывание его преступлений, поскольку в квартире находились трупы, части тел убитых им людей, их вещи, одежда, обувь, постоянно стоял жуткий трупный запах.

Беспомощными и несостоятельными выглядят оправдания должностных лиц «правоохранительных» органов г.Новокузнецка о том, что установление преступника не состоялось в связи с тем, что случилась задержка поступления истории болезни Спесивцева из г.Орла в г.Новокузнецк.

Можно уверенно сказать, что убийство Спесивцевым многих десятков лиц явилась результатом преступной бездеятельности «правоохранителей» г.Новокузнецка, поскольку Спесивцев не только был известен по психиатрическим и криминалистическим учетам как лицо, склонное к совершению аналогичных преступлений, но кроме того, практически не скрывал свою преступную деятельность, вовлек в нее мать и сестру, а самое главное – совершил чрезвычайное большое количество преступлений, тем самым пропорционально увеличивая возможность своего разоблачения.

Показательно, что изобличение Спесивцева состоялось случайно, вне зависимости от следственно-розыскной деятельности «правоохранителей».

Итак, какие преступления (уголовно-наказуемые деяния) совершил Спесивцев и как состоялось его разоблачение.

Спесивцев систематически посещал злачные места г.Новокузнецка, в том числе вокзал, где отбирал себе для убийства подходящий контингент из числа бомжей, стариков, алкоголиков, несовершеннолетних из неблагополучных семей и т.д., то есть тех людей, которых скорее всего активно искать не станут. Маньяк приводил жертв к себе домой, где насиловал, истязал и убивал. Иногда съедал, но основную часть расчлененных трупов выносила из квартиры его мать – Спесивцева Л.Я.

Необходимо сразу оговориться, что в квартире Спесивцевых было обнаружено 82 полных комплекта одежды различных лиц. Со следами крови на ней. Кроме того, было обнаружено много чужих вещей, ювелирных изделий и иных предметов, принадлежность которых вообще не была установлена. Показательно, что Спесивцев был признан виновным в убийстве всего 19 человек, а все материалы и доказательства, указывающие на совершение им убийств других лиц, были благополучно похоронены в следственных кабинетах новокузнецких «правоохранителей». Таким образом, можно считать, что «правоохранители» г.Новокузнецка укрыли факты совершенных Спесивцевым, как минимум, 63 убийств.

В этой связи важно разобраться, как и почему это случилось, ведь Спесивцев на первом же допросе недвусмысленно заявил, что он систематически убивал людей и убил их очень много. Но даже при такой благоприятной для расследования позиции маньяка, следователи оказались бессильны для того, чтобы хотя бы установить личности убитых.

Как уже упоминалось, маньяк убивал в основном лиц, об исчезновении которых никто официально не заявлял и которых никто не искал; многие расчлененные трупы вообще не обнаружены, поскольку фрагменты их тел сбрасывались в реку или закапывались Спесивцевой Л.Я., которая, будучи знакомой с «правоохранительной» и судебной системой, имея целью выгораживание сына и уменьшения своей вины в совершенных преступлениях, отказалась от полноценного сотрудничества со следствием, в связи с чем следователи оказались не в состоянии установить личности более чем 40 убитых Спесивцевым лиц.

Маньяку было вменено в вину лишь то количество убийств, в отношении которых имелся хотя бы минимум доказательств. Как помнится, этот же прием был использован в деле маньяка Пичушкина.

Преемственность методов российских «правоохранителей», заключающаяся в «отбрасывании хвостов» налицо. Но отличие все-таки есть: нынешние «правоохранители» желают сохранить лицо и стараются не выглядеть столь убого, как это есть на самом деле, поэтому, сознавая всемерную «поддержку» суда, даже при отсутствии минимального количества доказательств по 18 убийствам, вменили их Пичушкину, и направили дело в суд в отношении 49 эпизодов убийств, в то время как доказанными (в полном смысле слова) можно было считать лишь 31 эпизод, о чем недвусмысленно заявляли адвокаты Пичушкина.

В деле Спесивцева несостоятельным «правоохранителям» г.Новокузнецка пиариться было невозможно: не было ни доказательств, ни ресурсов, ни «поддержки» суда, поэтому более 40 убийств, совершенных Спесивцевым, были просто укрыты, что  благополучно сошло «правоохранителям» с рук  и поэтому в дальнейшем стало положительным примером российской следственной практики из разряда «рубки концов».

Анализ этой практики на примере дел Спесивцева и Пичушкина дает наглядное представление о том, в каком направлении совершенствуется российская следственно-судебная деятельность, а также о том, насколько защищено право на жизнь «обычных» граждан, если о них некому позаботиться: государству проще и спокойнее укрывать ночевидные убийства, нежели расследовать «лишнее».

Разумеется, бывают ситуации, когда объективно невозможно собрать достаточную совокупность убедительных доказательств виновности конкретного лица в совершении неочевидных убийств. В этом случае следователь обязан принять соответствующее решение о прекращении уголовного преследования.

Вместе с тем понятно, что в правовом государстве при нормально функционирующем следственно-оперативном аппарате и наличии квалифицированного следствия соотношение совершенных и доказанных убийств не должно быть столь вызывающим, как это имело место по делу Спесивцева в г.Новокузнецке.

Во всяком случае не вызывает сомнения необходимость постановки и разрешения вопроса об уголовной ответственности должностных лиц из числа «правоохранителей» г.Новокузнецка, допустивших систематическое и массовое убийство Спесивцевым множества граждан и невозможность доказывания большей части его преступлений.

Но никто из новокузнецких привилегированных «правоохранителей» не понес уголовного наказания; эта традиция «неприкосновенности» получила дальнейшее развитие, углубление и всемерное совершенствование в 2000-е годы, явившись, в том числе, средством оформления государственной системы укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств.

Как же была обнаружена общественно-опасная деятельность Спесивцева? Очень просто – случайно, как это чаще всего и бывает в условиях развала квалифицированного следствия.

24 октября 1996 года сантехники проверяли систему отопления в подъезде дома, где проживала семья Спесивцевых. Перебои с отоплением привели к заболеванию маленького ребенка в соседней квартире, поэтому слесарям потребовалось установить местонахождение воздушной «пробки», препятствующей нормальному обогреву квартир. Сантехники стали стучать в дверь квартиры Спесивцевых, требует предоставить им доступ для проверки системы отопления в квартире. Спесивцев категорически возражал и не открывал дверь, кричал, что его закрыла мать и что он психически больной человек. Слесари были вынуждены вызвать милицию, чтобы иметь возможность сделать свою работу. Когда дверь выломали, Спесивцева в квартире уже не было: он выбрался через окно на крышу и убежал. Зато в квартире оказалось более чем достаточно вещественных доказательств совершенных здесь преступлений: множество фрагментов тел, вещей, предметов, носящих на себе следы совершенных убийств.

 Самое главное – в квартире находилась еще живая 15-летняя Гальцева Ольга, которая успела сообщить шокирующие подробности преступлений Спесивцева. 25 октября 1996 года в палате реанимации Новокузнецкой районной больницы Гальцева О. подробно изложила обстоятельства пленения Спесивцевыми ее 13-летних подруг Насти и Жени, которых Спесивцев насиловал и истязал с 24 сентября 1996 года. Настя была убита 24 сентября, а Женя – в середине октября 1996 года. 27 октября 1996 года Гальцева скончалась. Перед смертью она успела описать все ужасы, которым Спесивцев подверг ее и подруг, что позволило более четко представить причину и обстоятельства смерти в 1991 году Гусельниковой Жени.

Важно акцентировать внимание, что разоблачение Спесивцева оказалось случайным, никак не зависящим от деятельности «правоохранителей» г.Новокузнецка, что лишний раз подтверждает тезис о профессиональной несостоятельности оперативно-следственного аппарата г.Новокузнецка.

  Патологический карьеризм «правоохранителей» как тормоз для совершенствования квалифицированного следствия.

Сравнение  эффективности и качества работы «правоохранителей» по делам Спесивцева (1996 года) и Пичушкина (2006 год) позволяет утверждать, что оперативно-следственный аппарат за истекшие 10 лет, несмотря на существенную разницу (в лучшую сторону) в материально-техническом и кадровом обеспечении, не произвел серьезного улучшения в организации расследования серийных убийств. Если это так, то правомерен вопрос: в чем заключена объективная неэффективность работы российских «правоохранителей» и в чем причины столь плачевного состояния квалифицированного расследования неочевидных убийств?

Ответы на эти вопросы имеют существенное значение для понимания феномена государственного укрывательства «лишних» неочевидных убийств, поскольку сформировавшаяся в начале 2000-х годов государственная система сокрытия преступлений является тормозом и препятствием для повышения квалификации оперативных и следственных работников, а это в свою очередь делает всю более иллюзорным соблюдение и защиту государством прав граждан Российской Федерации, в первую очередь, права на жизнь и эффективные средства правовой защиты.

Справедливости (и объективности) ради надо сказать, что и до начала 2000-х годов, в частности, в 1980-1990-е годы, когда еще не сформировалась государственная система укрывательства «лишних» неочевидных преступлений, выявление и расследование серийных убийств было весьма трудной задачей.

Достаточно вспомнить полные драматизма обстоятельства совершения грубых ошибок, бессилия и непрофессионализма советских оперативно-следственных аппаратов, столкнувшихся с ранее малознакомыми им явлениями множественных убийств с неясными мотивами, совершенных, например,  Стороженко В.В. в 1978-1981 годах, Михасевичем в 1971-1985 годах, Чикатило А.Р. в 1978-1990 годах.

Однако при общности профессиональной некомпетентности советских органов правопорядка и «правоохранителей» путинского периода имеется и существенная разница: сотрудники советских органов при слабой материально-технической базе и убогих экспертных возможностях, не имея серьезных материальных стимулов и достаточного опыта для успешной борьбы с серийными убийцами, все-таки проявляли энтузиазм в поисках и изобличении маньяков; напротив, путинские «правоохранители», отравленные миазмами патологического карьеризма, стяжательства и меркантилизма, потребительским отношением к интересам службы и пренебрежительным отношением к ценности жизни «обычных» граждан, стимулируются государством к надлежащему исполнению служебных обязанностей в первую очередь посредством денежно-карьерной зависимости, что наряду с некоторым положительном эффектом обусловливает появление целого комплекса отрицательных последствий как для самих «правоохранителей», для интересов службы, а также для конкретных людей, оказавшихся в орбите оперативно-розыскной деятельности и предварительного следствия (об этом речь пойдет позже).

Сейчас же с учетом предмета нашего обсуждения важно отметить стремление «правоохранителей», вынужденных балансировать между требованиями закона и указаниями начальства, скрыть любой ценой ошибки, злоупотребления, халатность, влияющие на показатели статистической отчетности и могущие привести к увольнению в случае выявления грубых служебных недостатков.

 Современные «правоохранители», не желая увольняться, прячут как служебный брак, так и сами «неперспективные» ситуации.

Как следствие этой проблемы в ее наиболее опасной форме – сложившаяся практика, заключающаяся в том, чтобы умышленно «закрывать глаза» на «лишние» неочевидные убийства, которые рассматриваются «правоохранителями» в качестве потенциального источника служебных проблем и рисков, соответственно, «неперспективные» убийства укрываются, а не расследуются.

Патологический карьеризм, ложь и исключительный цинизм «правоохранителей» явились теми определяющими факторами, под воздействием которых окончательно сформировалась путинская государственная система укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств.

Таким образом, в путинской России патологический карьеризм явился системообразующим фактором, оформившим, поддерживающим и совершенствующим систему государственного укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств.

В этой связи важно отметить, что само по себе увеличение бюджетов «правоохранительных» структур не решает проблему ликвидации государственного укрывательства «лишних» убийств, поскольку определяющим является достоверная (максимально полная) регистрация и учет преступлений, а не формальное увеличение финансовых возможностей «правоохранителей».

Объективная неэффективность работы российских «правоохранителей» заключается не столько в недостатке финансирования, сколько в заведомо порочной системе организации работы, в имитации надлежащей служебной деятельности и вуалировании грубых ее провалов и бездействия.

Соответственно,  неэффективность работы «правоохранителей» самым непосредственным образом сказывается на степени защиты прав граждан, а вследствие этого – и на авторитете «правоохранительных» органов.

Дополнительные финансовые вливания позволяют решить только часть проблем, связанных с неудовлетворительными регистрацией, учетом и расследованием «неперспективных» неочевидных убийств. Вместе с тем недостаточное финансирование не является главной проблемой правоохранения: государственная ложь и цинизм опаснее недофинансирования.

«Неприкасаемость» российских «правоохранителей» обеспечивает дальнейшее беспроблемное (только для них) функционирование системы государственного укрывательства «лишних» неочевидных убийств. С другой стороны, само существование этой преступной системы возможно лишь в условиях «неприкасаемости» охранителей. Этот замкнутый порочный круг возможно разорвать только мощным общественным протестом.

                                                           Деградация квалифицированного следствия.

Наконец, пришло время обсудить вопрос о взаимосвязи феномена государственного укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств и деградации российского квалифицированного следствия.

Прежде всего необходимо отметить, что в современной России сформировалось резкое противоречие между внешне приемлемой формой и убогим содержанием предварительного расследования дел о неочевидных убийствах.

Это противоречие выражается в низком качестве расследования в сопоставлении с его потенциальными возможностями. Красиво оформленные дела представляют собой слабую по доказательственному содержанию оболочку. Если бы не пресловутая «поддержка» судов, большинство дел о неочевидных убийствах обречены на вынесение оправдательных приговоров.

«Поддержка» судов проявляется в игнорировании презумпции невиновности, принципа состязательности сторон, вынужденном «спасении» обвинения и циничном нарушении судами процессуальных прав подсудимых. Только такими методами российские суды «вытягивают» обвинительные приговоры по делам об убийствах, совершенных в условиях неочевидности.

«Спасение» судами обвинения означает умышленное подыгрывание судьями в пользу слабостей, ошибок и злоупотреблений предварительного расследования.

Если бы российские суды отказались от практики злоупотребления правосудием в пользу обвинения, доля оправдательных приговоров выросла бы в 20 раз. В первую очередь это касается дел о неочевидных убийствах.

В этой связи вполне закономерно стремление Следственного комитета РФ узаконить фактическое способствование российских судов устранению дефектов предварительного расследования за счет умаления прав и законных интересов подсудимых.

Так, в конце января 2014 года депутат Ремезков А. внес в Госдуму законопроект «о введении института установления объективной истины по уголовному делу».

В пояснительной записке к этому законопроекту под прикрытием демагогических рассуждений реализуется замысел на ограничение действия конституционных принципов судопроизводства, в связи с чем существенно перераспределяется роль суда в пользу обвинения, что маскируется необходимостью установления объективной истины, а по существу суд превращается в орган доказывания вины подсудимых.

Данный законопроект является результатом очевидного признания властями несостоятельности российского института предварительного расследования, а фактически – свидетельством его развала и деградации, поскольку без узаконенной «помощи» суда обвинение уже не в состоянии эффективно состязаться со стороной защиты. Разумеется, это касается в первую очередь достаточно сложных случаев, в частности, дел об убийствах, совершенных в условиях неочевидности, в которых в наибольшей степени проявляется развал и деградация квалифицированного расследования.

Итак, российское квалифицированное (специализированное) следствие по делам о неочевидных убийствах вопреки ожиданиям 1990-х годов деградировало до состояния, которое фактически принуждает суды, запрограммированные на вынесение обвинительных приговоров, принимать каждый раз так называемые непростые решения, свидетельствующие о злоупотреблениях судьями правосудием, с тем, чтобы подсудимый любой ценой получил статус осужденного.

Редкие исключения лишь подтверждают общее правило: уровень предварительного следствия по делам этой категории ниже всякой критики, а суды покрывают даже грубые процессуальные безобразия следователей, тем самым скатываясь на их уровень.

                        Укрывательство преступлений способствует деградации следствия.

Вопрос о глубинных причинах этого явления имеет принципиальное значение, поскольку напрямую связан с феноменом государственного укрывательства «неперспективных» неочевидных убийств.

Дело заключается в том, что российские следователи с помощью системы государственного укрывательства «неперспективных» или «лишних» неочевидных убийств  используют возможность «регулировать» в благоприятную для себя сторону статистические показатели своей работы посредством избирательной (выборочной) регистрации неочевидных убийств, которые предполагается расследовать.

Как уже отмечалось ранее, в том случае, если конкретное неочевидное убийство изначально представляется «неперспективным» и наряду с этим имеется реальная возможность его «не заметить», российские «правоохранители» так и делают, что видно, например, по результатам расследования уголовных дел по обвинению Спесивцева или Пичушкина.

Разумеется, подобная «правоохранительная» деятельность не афишируется, а наоборот, всячески маскируется. Случаи укрывательства «неперспективных» убийств становятся достоянием общественности сравнительно редко, поскольку никто не заинтересован в обнародовании подобных фактов.

Можно сказать, что из многих сотен или даже тысяч укрытых «правоохранителями» неочевидных убийств достоянием общественности становятся известны лишь некоторые из них.

Понятно, что власть имущие не желают представлять на всеобщее обозрение свои злоупотребления. Кроме того, в большинстве случаев обвиняемый также не заинтересован в увеличении объема своего обвинения. Труп не имеет возможности заявить о своих правах, а его родственники банально не в курсе совершенного «правоохранителями» укрывательства.

Здесь речь не идет о криминальных фактах, которые в принципе невозможно скрыть, то есть о так называемых «громких» преступлениях, даже если они были совершены в условиях неочевидности. В рассматриваемом нами контексте речь идет о «тихих» убийствах, которые «правоохранители» в силу особого характера (или способа) совершенного преступления имеют возможность укрыть.

Проблема заключается в том, что доля «громких» неочевидных убийств, которые невозможно скрыть, составляет порядка 10-15% от всех совокупности неочевидных убийств. Официальная статистика оперирует лишь данными о тех неочевидных убийствах, которые официально зарегистрированы, то есть не укрыты.

Самый простейший, но довольно распространенный способ «не заметить» убийство – посчитать смерть не имеющей криминального характера и просто не пригласить следователя на осмотр места происшествия. Вроде как нет внешних признаков насильственной смерти, поэтому труп отправляется в морг при сопроводительном письме (отношении), например, участкового уполномоченного полиции, а судебно-медицинский эксперт далеко не всегда по собственной инициативе в состоянии установить криминальный характер происшествия, приведший к смерти.

Например, ранее уже упоминался случай по делу Пичушкина (убийство Кузнецова Ю. 28 сентября 2005 года), когда судебно-медицинский эксперт указал некриминальную (нейтральную) причину смерти – сердечную недостаточность, поэтому было вынесено постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, в то время как имело место убийство. Это замечательно, что Пичушкин дал показания о совершении им убийства Кузнецова: постановление об отказе в возбуждении уголовного дела было отменено, возбуждено уголовное дело. А если бы Пичушкин не дал таких показаний? Ясно, что смерть Кузнецова так и осталась бы в разряде «естественных».

Как указано выше, содержание проблемы заключается как раз в том, что около 90% неочевидных убийств возможно представить как события некриминального характера, что на практике и происходит сплошь и рядом. Из этого огромного массива формируется львиная доля укрытых «лишних» неочевидных убийств.

Для целей выяснения взаимосвязи между падением уровня квалификации «правоохранителей» и функционированием системы государственного укрывательства неочевидных убийств имеет значение разграничение преднамеренного сокрытия «правоохранителями» указанной категории преступлений и фактов «неосторожного» укрывательства. Эти явления различаются в зависимости от степени осведомленности «правоохранителей» о криминальном характере укрываемого события преступления. Поскольку и в том и другом случае имеет место незаконное бездействие, наибольшую общественную опасность, конечно, представляют те случаи, когда «правоохранители» заведомо осознают криминальный характер происшествия, приведшего к смерти, и умышленно не предпринимают меры к возбуждению уголовного дела. Но нередко «правоохранители» поступают иным образом: они изначально «закрывают глаза» на целую совокупность происшествий, в которых можно подозревать криминальную составляющую, и не делают ничего, что позволило бы пролить свет на обоснованное решение вопроса о наличии-отсутствии признаков преступления. Тем самым как бы создают для своей совести некий щадящий режим, позволяющий уклониться от осмысления фактов, указывающих на потенциальную необходимость возбуждения уголовных дел о неочевидных убийствах и, соответственно, на свою вину за совершаемые злоупотребления. Конечно, с точки зрения закона оба вида бездействия уголовно-наказуемы; эти злоупотребления в равной мере формируют систему государственного укрывательства «лишних» неочевидных убийств; различие заключается в мере бездействия и психическом отношении к нему, поэтому «правоохранители» стремятся вообще  «не копать», чтобы меньше беспокоила совесть за укрытые преступления.

Возможность укрывать «лишние» неочевидные убийства объективно способствует деградации следствия, поскольку позволяет уклониться от расследования наиболее сложных случаев. Выбирая «перспективные» случаи и укрывая «неперспективные», российские «правоохранители» не только освобождают себя от «лишней» работы, делают «красивые» показатели, но и обрекают себя на постепенную дисквалификацию.

При таких условиях преимущество среди российских «правоохранителей» имеют не те, кто качественно и полно расследуют преступления, а те, кто нагло манипулируют статистикой и умеют грамотно укрывать «неперспективные» преступления (в том числе неочевидные убийства). В режиме отрицательной селекции сформировалась устойчивая практика, согласно которой лучшими российскими «правоохранителями» числятся наиболее циничные карьеристы.

Профессиональный уровень патологических карьеристов легко выявляется в том случае, если им приходится самостоятельно выполнять в полном объеме следственную работу. Как правило, результаты этой работы говорят сами за себя.