УКРЫВАТЕЛЬСТВО ПРЕСТУПЛЕНИЙ (13 часть)

При этом зачастую оказывается неважным, действительно ли жертвы этих злоупотреблений совершили реальные преступления, или у «законников» просто не оставалось иного выхода для обеспечения собственной безопасности, кроме как с помощью уголовных репрессий нейтрализовать возможный источник своих потенциальных неприятностей.

Для того, чтобы прочувствовать глубину проблемы и понять традиции тоталитаризма в аспекте государственного укрывательства преступлений, следует сопоставить и проанализировать совокупность доказательств, представляемых как сторонниками, так и противниками утверждения о расстреле поляков сотрудниками НКВД СССР. Вместе с тем этот вопрос выходит за пределы нашего исследования, поэтому остается рекомендовать его самостоятельное изучение.

Надо отметить, что до настоящего времени, несмотря на официальное признание российским государством вины сталинского режима в бессудной казни польских военнослужащих, массовыми тиражами ежегодно выпускаются книги, в которых по-прежнему доказывается тезис об убийстве поляков гитлеровскими захватчиками.

За прошедшие более чем 70 лет несколькими поколениями советско-российских придворных историков и других фальсификаторов истории искусственно создано бесчисленное множество «доказательств», которые, по их мнению, убедительно подтверждают вину гитлеровской Германии в уничтожении польских военнопленных.

Впрочем, может быть в каком-то смысле в этих инсценировках и программно-целевых постановках содержится и положительное начало: на фоне достоверно установленных фактов хорошо видно, как можно при желании исказить и фальсифицировать реальность, причем до такой степени, что неспециалисту легко впасть в заблуждение и искренне принять сторону лиц, по какой-либо причине заинтересованных в ангажированном освещении давно минувших событий.

Таким образом, важно понять, что обладая властными полномочиями или реализуя имеющиеся возможности заинтересованные лица (в том числе «правоохранители») при наличии соответствующего мотива и преследуемой цели всегда могут исказить в нужную им сторону практически любое событие или факты объективной действительности. Разве мало мы видим примеров этому в современной российской судебно-следственной практике?

В связи с этим неудивительно, что советским властям когда-то удавалось (а сейчас вполне удается российским) почти до неузнаваемости видоизменить и затем интерпретировать в нужном ключе казалось бы вполне доказуемые обстоятельства, в связи с чем под влиянием искусственно созданных результатов этих манипуляций в значительной мере теряется убедительность и четкость ранее установленных фактов.

Завершая экскурс в советское прошлое, осталось констатировать, что современные российские злоупотребления правом со стороны власть имущих имеют ту же тоталитарную и лживую природу, которая была характерна для номенклатуры советской административно-командной системы.

                                                                           Дело Веденина.

Теперь самое время на конкретном примере 2001 года сравнить современные методы работы российских «правоохранителей» и приемы сталинских палачей из НКВД СССР с тем, чтобы сопоставить их и увидеть как общее, так и отличия.

Итак, 14 мая 2001 года в г.Альметьевске (Татарстан) с применением огнестрельного оружия был убит начальник службы безопасности компании «Татнефть» Александр Калякин. 20 мая 2001 года состоялось задержание предполагаемого преступника – Веденина Евгения.

Задержание произведено следующим образом: «правоохранители» отмычками последовательно вскрыли 3 двери, тайно проникли в квартиру Веденина, который в это время спал, сбросили его с дивана, наставили в голову ствол автомата, надели наручники, крушили обстановку в квартире, изломали всю мебель, покололи прикладами автоматов кафель в ванной комнате. Веденина доставили в городской УВД, где около 3 суток не давали спать, есть, не водили в туалет, угрожали, избивали, требовали явку с повинной. Разумеется, адвокат не предоставлялся. О месте нахождения Веденина 3 суток родным не сообщалось. Затем «правоохранители» привели к Веденину его жену и угрожали изнасиловать ее в соседнем кабинете, если он откажется дать явку с повинной. Милицейский начальник разорвал на жене кофточку и бюстгалтер в доказательство серьезности своих намерений и угроз. Не помогло, Веденин отказался писать явку с повинной.

В присутствии прокурора г.Альметьевска Веденину была предложена сделка: он называет любых людей, которые готовы выступить в качестве свидетелей и официально заявить, что убитый Калякин якобы изнасиловал его жену, за что Веденин в состоянии аффекта его убил. От имени «офицеров» Веденину было предложено 8 лет лишения свободы, а в случае хорошего поведения – реальные 4.

Об орудии убийства Веденину предложено сказать, что он выбросил пистолет в водоем, «а там его никакой водолаз не найдет, да и искать не будет».

Если же не согласен, то как авторитетно пообещал городской прокурор Купкенов Р., гарантированно получит 15 лет лишения свободы. Веденин отказался.

При медицинском освидетельствовании Веденина зафиксированы многочисленные телесные повреждения, в том числе переломы ребер, но никаких последствий для «правоохранителей» это не имело.

Заявленное Ведениным, его родственниками и знакомыми алиби не проверялось, было просто проигнорировано.

Формально следствие вел следователь Багоутдинов Э. - сын высокопоставленного прокурорского работника из Казани, а фактически – прокурор г.Альметьевска, который обещал Веденину 15 лет лишения свободы и свое обещание выполнил. Он же поддерживал государственное обвинение в суде.

11 сентября 2001 года состоялось первое слушание, 13 сентября 2001 года суд вынес Веденину обвинительный приговор.

Поскольку Веденин вину в убийстве Калякина так и не признал, суд ограничился следующими обвинительными доказательствами. Водитель убитого – Попатов заявил, что Веденина видит впервые, в опознании не участвовал (опознание производилось человеком в маске), на фото себя не узнал, поэтому суд сделал перерыв для прояснения ситуации. На следующий день «правоохранитель» Кузьмин пояснил председательствующему судье Козихину, что «по имеющейся оперативной информации родственники Веденина оказали давление на Потапова, в результате чего он отказался от своих первоначальных показаний». Суд такое объяснение удовлетворило. Вторым источником доказательств явились показания вдовы убитого, которая в суд не явилась, поэтому ее показания зачитывались. Из них следовало, что накануне убийства Калякина А. ей домой позвонил мужчина, представившийся Евгением Ведениным, который, рассказав ей свою биографию,  попросил к телефону мужа. Якобы, телефонный разговор между мужчинами шел на повышенных тонах, а потом от мужа она узнала, что звонивший просился на работу в «Татнефть», но Калякин ему отказал из-за бывшей судимости, на что Веденин ему пригрозил убийством. Вот и вся доказательственная база, на основе которой справедливый и беспристрастный российский суд приговорил Веденина, как и обещал прокурор Купкенов, к 15 годам лишения свободы.

Так и сидел бы Веденин до сих пор в местах лишения свободы за несовершенное преступление, если бы не счастливый случай: совершенно случайно в Санкт-Петербурге был установлен настоящий преступник, убивший Калякина.

В итоге Веденина освободили из колонии после 3 лет и 9 месяцев отбытия наказания за чужое преступление. Веденин долго и трудно добивался компенсации. Сначала за случившуюся «судебную ошибку» Веденину присудили 3 миллиона рублей, но в вышестоящей судебной инстанции неслыханная доброта показалась чрезмерной: сумма компенсации была уменьшена до 1 миллиона рублей, выплату которой вновь пришлось долго ждать.

 Никто из «правоохранителей» и судей, кто применял незаконные методы ведения дознания и предварительного следствия, фальсифицировал доказательства и вообще, приложил руки к незаконному лишению Веденина свободы и заведомо неправосудному осуждению, не понес предусмотренного законом наказания. Более того, почти все были повышены в званиях и должностях.

Чем не сталинские порядки и не методы НКВД? Принцип «неприкасаемости» в действии. И он будет работать до тех пор, пока существует нынешний режим.

                               Законность, правопорядок и профессиональная несостоятельность «правоохранителей».

Возвращаясь к проблеме профессиональной несостоятельности российских «правоохранителей», следует подчеркнуть, что мы рассматриваем этот имманентный дефект как один из четырех основных факторов, формирующих искусственно-латентную преступность.

Иными словами, нас интересует взаимообусловленность профессиональной несостоятельности «правоохранителей» и государственного укрывательства преступлений.

Рассматривая конкретные примеры укрывательства преступлений, мы неоднократно обращали внимание на непрофессионализм «правоохранителей». Это не случайно. Да, российские «правоохранители» в силу тотальной некомпетентности не в состоянии обеспечить полномасштабное и квалифицированное контролирование преступности, поэтому им приходится избирательно воздействовать на нее, выхватывая для «обработки» лишь малую часть реально совершенных преступлений и лишь ту часть, которая им «по зубам». Вся остальная преступность умышленно переводится в латентную часть. Именно это обстоятельство послужило основой для господствующей ныне российской криминологической концепции о том, что «во всех цивилизованных странах регистрируется ровно столько преступлений, сколько их могут «охватить» своим вниманием национальные правоохранительные системы». Об этой циничной и заведомо ложной российской доктрине мной уже упоминалось.

Придворные российские криминологи пытаются обосновать беспрецедентное по своим масштабам укрывательство преступлений в Российской Федерации ссылками на «международный опыт». Однако это «обоснование» - не более чем пропаганда, поскольку ни в одной цивилизованной стране мира не укрывается столько преступлений, сколько укрывается в России; ни одно правовое государство не провозглашает и не реализует доктрину государственного укрывательства преступлений. Мы наблюдаем это явление лишь в России: вопреки утверждению официозных российских криминологов во всех цивилизованных странах совершенные преступления хотя бы регистрируются.

В России руководящие «правоохранители» в достаточной мере осознают профессиональную несостоятельность возглавляемых ими «правоохранительных» органов, поэтому вынуждены умышленно «закрывать глаза» на заведомо неполную регистрацию преступлений.

Вопиющее противоречие между декларируемыми принципами законности и фактическим укрывательством преступлений вуалируется посредством государственной лжи, лицемерия и очковтирательства.

Именно по этой причине, очевидной всем, кого российское государство официально преследует в уголовном порядке за конкретные факты укрывательства преступлений, происходит оспаривание обвинительных приговоров, поскольку осужденные достоверно знают о полномасштабном функционировании государственной системы укрывательства «лишних» преступлений и не желают быть избирательно привлеченными к уголовной ответственности за то, что повсюду в России представляет собой обычное явление.

В этой связи можно вспомнить, например, дело участкового Калашникова, возникшее из дела Пичушкина, по эпизоду укрывательства покушения на убийство Виричевой М.; наряду с этим эпизодом по делу Пичушкина «правоохранителями» было укрыто несколько десятков «неперспективных» неочевидных убийств, но никто из виновных «правоохранителей» не понес уголовной ответственности, кроме Калашникова.

Это обстоятельство его и обидело, в связи с чем он оспаривал обвинительный приговор и жаловался во все инстанции, но безрезультатно.

Официальная ложь, скрывающая безобразное состояние с регистрацией преступлений в России, включает в себя в качестве составляющей и официозную доктрину придворных российских криминологов о том, что «во всех цивилизованных странах так же». Нет, не так, далеко не так.

Несмотря на то, что латентная преступность как явление существует во всех странах, в России в отличие от правовых государств функционирует целая система государственного укрывательства преступлений, что будет наглядно видно на примере укрывательства должностных преступлений власть имущих, поскольку в сравнении с тайным укрывательством «лишних» неочевидных убийств этот же механизм систематического и массового сокрытия преступлений следователей, прокуроров и судей официально оформлен в виде ведомственных нормативных актов (инструкций) Следственного комитета Российской Федерации, что позволяет последнему вопреки УПК РФ ежегодно укрывать от регистрации порядка 2,5 – 3,5 миллионов официально заявленных преступлений «неприкасаемых».

Можно приводить бесчисленное множество конкретных примеров явной профессиональной некомпетентности российских «правоохранителей», однако это не является целью нашей работы: содержание исследования заключается в установлении причинно-следственных связей между непрофессионализмом «правоохранителей» и государственной системой укрывательства ими преступлений.

В этом аспекте видно, что в российских условиях образовался замкнутый порочный круг: «правоохранители» и система укрывательства преступлений прекрасно сосуществуют и взаимодействуют, что не предполагает кардинальных изменений ни в повышении квалификации «правоохранителей», ни в отказе в функционировании самой системы.

Из этого становится понятно, почему все благие намерения (или разговоры о них), в том числе о повышении квалификации российских «правоохранителей» или о полной и достоверной регистрации преступлений, обречены на провал: власть имущим это не надо, а «правоохранители» исправно обслуживают их интересы, в то время как интересы обычных граждан учитываются в России в последнюю очередь и по остаточному принципу, что видно из ранее приведенных примеров об обстоятельствах расследования уголовных дел, например, в отношении Пичушкина, Спесивцева или Гайдамачук.

                                                      Принцип равенства всех перед законом и судом.

Наконец, мы приблизились к важному вопросу, рассмотрение которого проясняет принципиальную особенность российского правоприменения в сфере организации деятельности «правоохранительных» органов.

Речь идет о фундаментальном нарушении принципа равенства всех перед законом. Применительно к нашему вопросу это нарушение выражается в различном отношении «правоохранителей» к защите прав разных категорий граждан.

 Как уже упоминалось ранее, в Российской Федерации имеет место различная интенсивность и качество проведения оперативно-розыскных мероприятий и предварительного расследования в случае совершения преступлений в отношении лиц разной социальной, имущественной, должностной принадлежности.

Нет смысла лукавить и сравнивать активность российских «правоохранителей» в случае убийства бомжа и, скажем, депутата Государственной Думы.

 Сравним менее различающиеся в социальном статусе категории граждан, но в итоге обсуждение все равно сведется к признанию очевидного факта: интенсивность работы российских «правоохранителей» напрямую зависит от социального, должностного и имущественного положения лица, попавшего в том или ином качестве в орбиту «правоохранительной» деятельности.

Чем выше статус жертвы преступления, тем выше общественный резонанс, тем выше активность, эффективность и качество работы «правоохранителей». Сразу отметим, что это в принципе обычная практика во всех государствах. В чем же российская особенность? Она заключается в том, что в отличие от правовых государств так называемые простые россияне не получают даже самого минимума правовой защиты.

Грубо говоря, в российских «правоохранительных» органах никто не надрывается над решением проблем простых россиян, ставших жертвами преступлений, а достойная и внимательная суета «правоохранителей» начинается лишь в том случае, если на их горизонте появляется какой-либо интерес. Вариантов этого интереса великое множество, самые распространенные – блат, взаимные услуги или деньги. Если интерес не возник, то простой россиянин остается один на один со своими проблемами.

Иное дело, если ситуация вращается вокруг «необычного» (по тем или иным параметрам или причинам) россиянина. Вспомним, например, обстоятельства дела Гайдамачук, которая 25 февраля 2008 года умудрилась убить мать заместителя начальника городского УВД Галину Маркову: по этому эпизоду мгновенно были предприняты беспрецедентные меры для «оживления» всей оперативно-розыскной и следственной работы.

Правда, из-за профессиональной несостоятельности «правоохранителей» маньячка Гайдамачук вполне спокойно еще несколько лет продолжала убивать пожилых женщин.

                                                         Аврал как способ решения проблем.

Однако нас интересует сейчас иной аспект: аврал «правоохранителей». Это состояние в работе российских «правоохранителей» наступает всякий раз, когда случается чрезвычайное происшествие, затрагивающее те или иные интересы «необычного» россиянина, тем более – представителя власть имущих. На решение проблемы снимаются с текущей деятельности и бросаются в аврал колоссальные силы и средства.

Это обычная российская практика – решать нужные и важные задачи, воевать и побеждать огромным числом исполнителей, чтобы ни говорил по этому поводу полководец Суворов. Но здесь есть нюанс, который нас интересует.

Для наглядности и лучшего понимания взаимодействия принципа равенства всех перед законом и аврального способа решения проблем рассмотрим следующую ситуацию.

Если обнаружен труп «простого» гражданина и возбуждается уголовное дело, то им занимается рядовой следователь, у которого и так дел много. Если обнаружен труп «необычного» гражданина, то создается следственно-оперативная группа в составе нескольких следователей и оперативных работников полиции. Если же обнаружен труп «очень необычного" гражданина, например, из категории «неприкасаемых», то число задействованных «правоохранителей» всех мыслимых служб и подразделений легко увеличивается на порядок, причем они полностью освобождаются от текущих дел, и начинается форменный аврал, то есть работа с максимально возможной интенсивностью и практически неограниченными ресурсами.

Разумеется, есть некоторая практическая разница в том, чтобы конкретное уголовное дело расследовалось силами 1 или 10 «правоохранителей». Сюда надо добавить особый режим расследования, всяческое содействие и благоприятствование во всех отношениях, если речь идет о расследовании «особо важного дела».

Надо сказать, что авральные методы работы «по особо важным делам» в режиме российского шапкозакидательства в большинстве случаев все-таки позволяют решать поставленные задачи и добиваться успеха. Правда, не всегда, поскольку в некоторых сложных случаях решающее значение имеет не количество задействованных «правоохранителей», а наличие среди них хотя бы одного квалифицированного.

Судя по тому, сколько неочевидных «громких» убийств остается в России нераскрытыми, можно реально представить уровень профессиональной подготовки российских «правоохранителей».

В России бригадный метод расследования неочевидных убийств особенно хорош тем, что позволяет в значительной степени компенсировать слабую профессиональную подготовку российских «правоохранителей» их количеством.

                                            Так называемые «громкие» и «тихие» убийства.

Чрезмерно широкое использование авральных методов «шапкозакидательства» ограничено штатными возможностями «правоохранителей», что в случае неблагоприятного стечения обстоятельств (много убийств в ограниченный период времени) объективно выявляет их слабую индивидуальную квалификацию и профессиональную подготовку, а также вынуждает укрывать от расследования «лишние» неочевидные убийства.

На всю совокупность совершенных в ограниченный отрезок времени убийств банально не хватает следователей (сил): на так называемые «громкие» убийства хочешь не хочешь, а надо создавать и задействовать большие группы «правоохранителей», а на «тихие» убийства уже не остается достаточных людских и материальных ресурсов.

Итого: «тихие» убийства прячут от регистрации и расследования в том числе и по этой причине.

Таким образом, российские «правоохранители» по-разному организовывают расследование так называемых «громких» и «тихих» убийств.

«Громкие» убийства расследуются большими группами «правоохранителей» в специально создаваемых особо льготных условиях, что в целом негативно отражается на качестве расследования всех остальных убийств, на эффективное расследование которых банально не хватает ресурсов даже при чрезмерно разбухших штатах.

При таких обстоятельствах «тихие» убийства, которые можно укрыть, укрывают как «лишние» или «неперспективные». Преступники об этом знают, поэтому если есть такая возможность, убивают «тихо», с сокрытием или уничтожением трупа.

В современных российских условиях при расследовании преступлений индивидуальная профессиональная подготовка и квалификация «правоохранителей» не играет решающей роли, поскольку упор делается на достижении положительного результата за счет аврала (использованию большого количества работающих), а не благодаря их профессионализму.

Победа (успех расследования) в России достигается вопреки Суворову не умением, а числом; все «лишнее» прячется, а «победители» получают продвижение по службе, материальные поощрения и награды.

Разумеется, это общая канва российской «правоохранительной» деятельности по делам об убийствах, совершенных в условиях неочевидности. Конечно, возможны исключения. Однако при этом нужно иметь в виду следующее: общее количество ежегодно укрываемых «лишних» или «неперспективных» убийств составляет около 60 тысяч. Сопоставление укрываемых 60 тысяч убийств (по оценке Иншакова С.М. для 2009 года – 28 тысяч) с расследуемыми 4-5 тысячами, из которых раскрываются примерно 25-30%, то есть 1,5 тысячи, дает достаточно полное представление об эффективности работы российских «правоохранителей».

                           Инсценировки и государственное укрывательство преступлений.

Остановимся на рассмотрении проблемы укрывательства неочевидных убийств, замаскированных инсценировками.

Как известно, в Российской Федерации отсутствуют официальные статистические данные о количестве неочевидных убийств, замаскированных под естественную смерть, самоубийство или несчастный случай. Это не случайно, поскольку этой проблемой в масштабах государства практически никто не занимается.

Конечно, и в советское время, и сейчас на тему убийств, замаскированных инсценировками, написаны десятки монографий, диссертаций, статей, книг и так далее, но насколько мне известно, до настоящего времени ни один российский специалист не попытался хотя бы коснуться проблемы латентности убийств, замаскированных под указанные выше 3 категории происшествий.

Думаю, причина понятна: несмотря на высокую степень научного интереса и повышенную актуальность этой проблемы, ни один серьезный криминолог не возьмется изучать этот вопрос, так как отсутствуют отправные моменты научных изысканий, как это упоминалось ранее применительно к криминальным отравлениям. Впрочем, убийство путем отравления является одним из распространенных способов инсценировки некриминального события.

Последние 20-25 лет характеризуются резким латентным всплеском в России различного рода инсценировок, но все заинтересованные российские ведомства хранят почти полное молчание, как будто их это не касается. Это удобное и даже комфортное поведение, поскольку ситуация настолько сложная и запущенная, что ее лучше не трогать, чтобы не создавать дополнительных проблем и серьезной головной боли.

Всем известно, что технический прогресс последних десятилетий коснулся всех сфер жизни общества; не обошел стороной и ту часть, которая затрагивается преступностью.

Не секрет, что криминогенная обстановка в путинской России вопреки официальной пропаганде и заведомо ложной статистике много тяжелее, нежели это имело место в легендарные 90-е годы прошлого столетия, когда уровень латентной преступности был существенно (на порядок) ниже, нежели сейчас.

В 2000-е годы российская преступность постаралась уйти в тень, отказавшись в значительной мере от демонстративности 1990-х годов и излишней очевидности, что повлекло за собой резкое, многократное увеличение доли латентных преступлений.

Эта тенденция сыграла на руку российским «правоохранителям»-укрывателям, карьеристам, любителям манипулировать статистикой и красивой отчетностью.

Руководители «правоохранительных» органов Российской Федерации ложно рапортовали и сейчас рапортуют о снижении преступности.

Ложь основывается на результатах функционирования государственной системы укрывательства неочевидных преступлений, в том числе убийств, причем немалая доля укрытых убийств формируется за счет «благополучных» (неразоблаченных) инсценировок под естественную смерть, самоубийство или несчастный случай.

Самое печальное заключается в том, что в 2000-е годы существенно изменился баланс сил российских «правоохранителей» и преступников: «правоохранители» в профессиональном отношении стремительно деградировали, а убийцы, наоборот, резко повысили свою преступную квалификацию, что нашло свое выражение, в частности, в умении грамотно представить совершенное убийство под некриминальный вид смерти.

Положение усугубилось тем обстоятельством, что наряду с профессиональной несостоятельностью «правоохранителей» нарастала их общая деморализация и пренебрежение интересами обычных граждан.

Пропал интерес «копать», если для этого не создан особый стимул. Разумеется, простимулировать «правоохранителей» для выполнения высокопрофессиональной работы доступно не каждому.

Здесь следует акцентировать внимание, что разоблачение инсценировок, как правило, представляет собой достаточно трудную задачу, несмотря на повсеместное распространение фиксирующей аппаратуры, приличное техническое оснащение криминалистических подразделений и новые уникальные возможности экспертиз. Вместе с тем способы совершения и сокрытия преступлений стали более совершенными, а кроме того – существенно повысилась степень противодействия расследованию преступлений, в том числе в форме инсценировок.

                                  Кое что об инсценировках убийств под естественную смерть.

Проблема недоучета причин смертности в российских условиях уже затрагивалась мной ранее. В общем виде можно сказать, что в современной России под естественную смерть маскируется огромное количество неочевидных убийств, которые «правоохранителями» не разоблачаются, не регистрируются, не ставятся на учет, не расследуются, убийцы к ответственности не привлекаются, а число незарегистрированных и нераскрытых убийств этой категории невозможно оценить даже приблизительно, поскольку ни один государственный орган Российской Федерации не озабочен этой проблемой, соответственно, никто не ведет никакой учетно-статистической работы в этом направлении и, следовательно, не имеет ее результатов.

Российским «правоохранителям» можно и нужно поставить в вину убогий и циничный подход к этой проблеме, заключающийся в умышленном отказе (уклонении) от разборов этих завалов: ни органы внутренних дел, ни прокуратура, ни спецслужбы не желают глубоко вникать в бедственное положение в этой сфере; все «компетентные» должностные лица достоверно знают о вопиющих безобразиях, маскирующих саму возможность для преступников прятать под естественную причину смерти многие тысячи случаев неочевидных убийств, но никто ничего не желает менять в сложившейся системе государственного укрывательства преступлений.

Это умышленное бездействие, позволяющее безбоязненно не обнаруживать «лишние» неочевидные убийства, выгодно для российских «правоохранителей». Именно по этой причине они не заинтересованы что-либо менять в своем подходе к неудобной и невыгодной проблеме.

Российские криминологи тоже стараются обходить эту проблему самой дальней дорогой, лишь изредка и вскользь упоминая о названной криминологической нише, потенциально скрывающей значительный объем латентной преступности. Понятно, что поверхностный подход криминологов явно недостаточен для серьезного научного анализа и обоснованных предложений о безотлагательном исправлении недопустимого положения с преднамеренным недоучетом масштабов, причин и источников смертности неясной этиологии, скрывающей мощный массив неочевидных убийств.

Продолжение  http://goo.gl/JSAEYQ